СМОТРИКИНОХИТ
Dakan
Рейтинг посетителей:
2.4/5
Год: 1997Обзор фильма:
Наступало время цветной, широкоформатной лжи. И хотя основополагающие произведения нового периода еще не были созданы, киногенералитет, кинообщественность и рядовые любители кино жили кто в радостном, а кто в скорбном предощущении скорой художественной реализации политических установок новых триумфаторов. Дело в том, что там крутили какие-то другие фильмы, непохожие на те, что показывались в центральных кинотеатрах. Конечно, тогдашний шестнадцатилетний киноман вряд ли мог бы объяснить природу этой непохожести.
Безусловно также и то, что сегодняшний тридцатипятилетний критик далек от мысли, будто администрация клуба находилась тогда в оппозиции расцветающему застою. Просто показанные там фильмы были старыми, отработанными, и прокатчики давали их второстепенной киноточке. Именно поэтому знаменитую ленту Бондарчука я увидел в году в подобающем кинематографическом контексте: Тогда мы не знали ещё, что двойное лицемерие станет определяющей чертой вступившей в свои права эпохи.
Ленинская премия, видное общественное положение режиссера Всем нам, товарищи, необходимо постоянно обращаться к этому фильму. Он учит нас ненавидеть войну и любить свою Родину. Подобный подход к картине, такой способ возвести ее на пьедестал могли дезориентировать зрителя: И любить Родину, безусловно, учит. Но как учит — вот в чем вопрос. Чем отличался этот фильм от предшествовавших ему картин о войне?
Уже в размышлениях С. Бондарчука о характере экранизации шолоховского рассказа можно обнаружить принципиальные для него черты будущего фильма: Это должен быть фильм-монолог. А отвечая на упреки в отсутствии режиссерских находок и режиссерского видения, прозвучавшие в марте года на худсовете, обсуждавшем режиссерскую разработку сценария будущей картины, начинающий постановщик заявил: Думается, что эти высказывания режиссера — ключевые для понимания причин успеха картины.
Поэтику Шолохова могли бы действительно разрушить чуждые ей формальные изыски. А простое, внятное кинематографическое повествование в сочетании с удивительным актерским мастерством Бондарчука оказалось адекватным художественному миру писателя.
В переполненном зале Сергей Бондарчук читал текст произведения, и время от времени это чтение перебивалось кинематографическими иллюстрациями. Говорить о какой-либо художественности в данном случае было невозможно. Резоннее было рассуждать о парадоксальном неверии начинающих кинематографистов в выразительные возможности экранного искусства. Монаховым, нет настойчивого давления формы, но нет и рабского страха перед литературой, боязни хоть в чем-то отступить от пресловутой буквы литературного произведения.
Образная система фильма продиктована прежде всего содержанием рассказа, и в то же время это явление личностное, оригинальное. На упоминавшемся уже худсовете С.
Прежде чем на экране возникнут вступительные титры, мы увидим лицо Соколова, его глаза, полные страдания и скорби. Он будет смотреть на нас и спрашивать — не своего случайного знакомого, а нас: За что так исказнила?
А ответить бы надо. Сергею Бондарчуку удалось самое трудное. Почему этот солдат так странно смотрит в пропасть, куда только что немецкий офицер походя столкнул его обессилевшего товарища по каторге?
В его взоре не злоба, не жажда мщения, не ужас даже, а попытка понять, постичь непостижимое. Почему в финале, говоря о пошаливающем сердце, он мягко сообщает случайному встречному, что боится внезапной смерти во сне — она может напугать приемного сынишку?
Почему вообще разговорился этот человек, почему раскрылся перед незнакомцем, которого никогда больше не увидит?.. Что же касается страданий русской души — эта тема остается уникальной и по сей день. Весь образный строй фильма служит наиболее полному ее кинематографическому раскрытию.
Камера оператора Владимира Монахова, в высшей степени заслуженно разделившего с Бондарчуком успех фильма, предельно субъективна. Но в отличие, скажем, от камеры Урусевского это субъективный взгляд не автора, а героя ленты. И хотя есть здесь, конечно, исключения — скажем, ставший классическим визуальный образ человеческой несвободы в сцене прохода Андрея по лагерному двору,— но, как и положено исключениям, они лишь подтверждают правило.
Мы видим окружающий мир глазами Андрея Соколова. Видим послевоенный пейзаж, на фоне которого ведет Андрей свой рассказ. Вроде бы обычная, привычная глазу картина. Но в расхристанности дороги, в изломанной оголенности деревьев отзывается та же боль, неприкаянность, что стала уделом этой исстрадавшейся души. А вот эпизоды юности Андрея, встречи с будущей женой. И снова деревья, но — в цвету, и камера как бы радуется весне, возвышая и поэтизируя природу. Взгляды молодых, полные любовной истомы.
Дом, построенный руками Андрея, — свет, кажется, исходит от самих его стен. А в военных сценах камера графически расчерчивает мир. Геометрические композиции в строении кадра, контрасты черного, белого и серого цветов Момент тяжких телесных страданий и наивысшего испытания духа.
В кульминационные моменты кинорассказа нам дано заглянуть в те глаза, которые видят этот мир. И здесь происходит главное. Можно ужаснуться той бездне страданий, что откроется во взоре Соколова. Можно зарыдать от сознания своего бессилия перед бедой, обрушившейся на человека А можно просто преклонить колени. Режиссеру дебютанту всячески советовали сократить лагерные сцены, убрать эпизоды прямых издевательств над героем. Нежелание видеть на экране страдания ни в чем неповинного человека — прямое наследие эпохи, начертавшей на своем знамени: Сострадание и Милосердие входят в жизнь только сейчас.
СМОТРИКИНОХИТ. Все права принадлежат правообладателям. 2017-2021 smotrikinohit.ru.